Неточные совпадения
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к
тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут
говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову, но она не всею душой отдавалась этим мыслям.
— Эй,
тетка! — сказал есаул старухе, —
поговори сыну, авось тебя послушает… Ведь это только Бога гневить. Да посмотри, вот и господа уж два часа дожидаются.
Архивны юноши толпою
На Таню чопорно глядят
И про нее между собою
Неблагосклонно
говорят.
Один какой-то шут печальный
Ее находит идеальной
И, прислонившись у дверей,
Элегию готовит ей.
У скучной
тетки Таню встретя,
К ней как-то Вяземский подсел
И душу ей занять успел.
И, близ него ее заметя,
Об ней, поправя свой парик,
Осведомляется старик.
— Прошу любить старую
тетку, —
говорила она, целуя Володю в волосы, — хотя я вам и дальняя, но я считаю по дружеским связям, а не по степеням родства, — прибавила она, относясь преимущественно к бабушке; но бабушка продолжала быть недовольной ею и отвечала...
— Полноте, Евгений Васильич. Вы
говорите, что он неравнодушен ко мне, и мне самой всегда казалось, что я ему нравлюсь Я знаю, что я гожусь ему в
тетки, но я не хочу скрывать от вас, что я стала чаще думать о нем. В этом молодом и свежем чувстве есть какая-то прелесть…
—
Тетка права, — сочным голосом, громко и с интонациями деревенской девицы
говорила Марина, — город — гнилой, а люди в нем — сухие. И скупы, лимон к чаю режут на двенадцать кусков.
Появление Обломова в доме не возбудило никаких вопросов, никакого особенного внимания ни в
тетке, ни в бароне, ни даже в Штольце. Последний хотел познакомить своего приятеля в таком доме, где все было немного чопорно, где не только не предложат соснуть после обеда, но где даже неудобно класть ногу на ногу, где надо быть свежеодетым, помнить, о чем
говоришь, — словом, нельзя ни задремать, ни опуститься, и где постоянно шел живой, современный разговор.
— Скажем
тетке, — настаивал Обломов, — тогда я могу оставаться у вас с утра, и никто не будет
говорить…
Притом
тетка слышала, как Штольц накануне отъезда
говорил Ольге, чтоб она не давала дремать Обломову, чтоб запрещала спать, мучила бы его, тиранила, давала ему разные поручения — словом, распоряжалась им. И ее просил не выпускать Обломова из вида, приглашать почаще к себе, втягивать в прогулки, поездки, всячески шевелить его, если б он не поехал за границу.
— Вот мысль! Нет; а все нужно для соображений; надо же будет сказать
тетке, когда свадьба. С ней мы не о любви будем
говорить, а о таких делах, для которых я вовсе не приготовлен теперь.
Когда они обедали со Штольцем у ее
тетки, Обломов во время обеда испытывал ту же пытку, что и накануне, жевал под ее взглядом,
говорил, зная, чувствуя, что над ним, как солнце, стоит этот взгляд, жжет его, тревожит, шевелит нервы, кровь. Едва-едва на балконе, за сигарой, за дымом, удалось ему на мгновение скрыться от этого безмолвного, настойчивого взгляда.
— Посмотрим, —
говорила тетка. — Поедем, Оленька, в театр? —
говорила тетка, — давно кричат об этой пьесе.
— Я слышал, она с
теткой уехала за границу, —
говорил Обломов, — вскоре…
— Да, — начал он
говорить медленно, почти заикаясь, — видеться изредка; вчера опять заговорили у нас даже на хозяйской половине… а я не хочу этого… Как только все дела устроятся, поверенный распорядится стройкой и привезет деньги… все это кончится в какой-нибудь год… тогда нет более разлуки, мы скажем все
тетке, и… и…
— Помилуй, ma chère, [моя дорогая (фр.).] к лицу ли тебе зеленые ленты? —
говорила тетка. — Возьми палевые.
— А завтра воскресенье, — сказал он, — надо ехать к Ольге, целый день мужественно выносить значительные и любопытные взгляды посторонних, потом объявить ей, когда намерен
говорить с
теткой. А он еще все на той же точке невозможности двинуться вперед.
— Боже мой! —
говорил Обломов. — Да если слушать Штольца, так ведь до
тетки век дело не дойдет! Он
говорит, что надо начать строить дом, потом дорогу, школы заводить… Этого всего в целый век не переделаешь. Мы, Ольга, вместе поедем, и тогда…
— Ах, что я наделал! —
говорил он. — Все сгубил! Слава Богу, что Штольц уехал: она не успела сказать ему, а то бы хоть сквозь землю провались! Любовь, слезы — к лицу ли это мне? И
тетка Ольги не шлет, не зовет к себе: верно, она сказала… Боже мой!..
— Ты похорошела на даче, Ольга, —
говорила ей
тетка. В улыбке барона выражался тот же комплимент.
«Что они такое
говорят обо мне?» — думал он, косясь в беспокойстве на них. Он уже хотел уйти, но
тетка Ольги подозвала его к столу и посадила подле себя, под перекрестный огонь взглядов всех собеседников.
— Никому ни слова! — сказала она, приложив палец к губам и грозя ему, чтоб он тише
говорил, чтоб
тетка не услыхала из другой комнаты. — Еще не пора!
— Ах, какая гадость! —
говорила тетка, отодвигая, но не пряча книгу и не принимая никаких мер, чтоб Ольга не прочла ее.
[Я совершила ложный шаг… (фр.)] — твердит она, — огорчила
теток, вас, папа!..» — «Mais pas le moins du monde», —
говорю я — и все напрасно!
Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а граф Милари добивался свести это на большую дорогу — и
говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он брал ее за руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у кареты и приемом при
тетках, настаивал на большей свободе, — звал в парк вдвоем, являлся в другие часы, когда
тетки спали или бывали в церкви, и, не успевая, не показывал глаз по неделе.
Играя с
тетками, я служил,
говорю, твоему делу, то есть пробуждению страсти в твоей мраморной кузине, с тою только разницею, что без тебя это дело пошло было впрок. Итальянец, граф Милари, должно быть, служит по этой же части, то есть развивает страсти в женщинах, и едва ли не успешнее тебя. Он повадился ездить в те же дни и часы, когда мы играли в карты, а Николай Васильевич не нарадовался, глядя на свое семейное счастье.
— Да, кузина: вы обмануты, и ваши
тетки прожили жизнь в страшном обмане и принесли себя в жертву призраку, мечте, пыльному воспоминанию… Он велел! —
говорил он, глядя почти с яростью на портрет, — сам жил обманом, лукавством или силою, мотал, творил ужасы, а другим велел не любить, не наслаждаться!
— Помню, помню, бедная Элен
говорила мне что-то тогда, когда ты у тех старушек жил: они тебя, кажется, женить хотели на своей воспитаннице (графиня Катерина Ивановна всегда презирала
теток Нехлюдова по отцу)… Так это она? Elle est encore jolie? [Она еще красива?]
— Да ты не
говори, — сказала
тетка.
В глубине души он знал, что ему надо ехать, и что не за чем теперь оставаться у
теток, знал, что ничего из этого не могло выйти хорошего, но было так радостно и приятно, что он не
говорил этого себе и оставался.
— Да я и не
говорю, что ты сказала, — возразила
тетка.
Так, когда Нехлюдов думал, читал,
говорил о Боге, о правде, о богатстве, о бедности, — все окружающие его считали это неуместным и отчасти смешным, и мать и
тетка его с добродушной иронией называли его notre cher philosophe; [наш дорогой философ;] когда же он читал романы, рассказывал скабрезные анекдоты, ездил во французский театр на смешные водевили и весело пересказывал их, — все хвалили и поощряли его.
— Я вас предупреждала, —
говорила ей старшая
тетка, — я вас удерживала от этого шага… вы слишком пылки… разве можно было решиться на такой шаг! Вы этих тварей не знаете, а про эту
говорят, что она хуже всех… Нет, вы слишком своевольны!
Ты
говоришь, ее эта
тетка останавливала?
— Ну, подойди, подойди, — заговорил старик, — чего стыдишься? Благодари
тетку, прощен… Вот, батюшка, рекомендую, — продолжал он, показывая на Митю, — и родной племянник, а не слажу никак. Пришли последние времена! (Мы друг другу поклонились.) Ну,
говори, что ты там такое напутал? За что на тебя жалуются, сказывай.
Родная
тетка моего деда, содержавшая в то время шинок по нынешней Опошнянской дороге, в котором часто разгульничал Басаврюк, — так называли этого бесовского человека, — именно
говорила, что ни за какие благополучия в свете не согласилась бы принять от него подарков.
Староста церкви
говорил, правда, что они на другой же год померли от чумы; но
тетка моего деда знать этого не хотела и всеми силами старалась наделить его родней, хотя бедному Петру было в ней столько нужды, сколько нам в прошлогоднем снеге.
Тетка покойного деда
говорила, что именно злился он более всего на нее за то, что оставила прежний шинок по Опошнянской дороге, и всеми силами старался выместить все на ней.
— Женишок, нечего хаять, хорош, а только капитал у них сумнительный, да и делить его придется промежду тремя братьями, —
говорила тетка со стороны мужа. — На запольских-то невест всякий позарится, кому и не надо.
— Я?.. Верно тебе
говорю… Ну, прихожу к
тетке, она меня сейчас давай чаем угощать, а сама в матерчатом платье ходит… Шалевый платок ей подарил Палач на пасхе, да Козловы ботинки, да шкатунку. Вот тебе и приказчица!
Странно, что С. Г.
говорит о Каролине Карловне: «К. К. неожиданно нагрянула, пробыла несколько часов в Урике и теперь временно в Иркутске sans feu, ni lieu pour le moment». [Теперь ни кола, ни двора (без пристанища) (франц.).] Не понимаю, каким образом
тетка так была принята, хоть она и не ожидала отверзтых объятий, как сама
говорила в Ялуторовске…
— Н… нет, они не поймут; они никог… да, ни… ког… да не поймут.
Тетка Агния правду
говорила. Есть, верно, в самом деле семьи, где еще меньше понимают, чем в институте.
Затем тотчас же, точно привидение из люка, появился ее сердечный друг, молодой полячок, с высоко закрученными усами, хозяин кафешантана. Выпили вина,
поговорили о ярмарке, о выставке, немножко пожаловались на плохие дела. Затем Горизонт телефонировал к себе в гостиницу, вызвал жену. Познакомил ее с
теткой и с двоюродным братом
тетки и сказал, что таинственные политические дела вызывают его из города. Нежно обнял Сару, прослезился и уехал.
Мой отец, желая поздороваться с
теткой, хотел было поцеловать ее руку,
говоря: «Здравствуйте, тетушка!» — но Прасковья Ивановна не дала руки.
Он и пишет ей: «Как же это, маменька?» — «А так же,
говорит, сын любезный, я, по материнской своей слабости, никак не могла бы отказать тебе в том; но
тетка к тебе никак уж этой девушки не пустит!» Он, однако, этим не удовлетворился: подговорил там через своих людей, девка-то бежала к нему в Питер!..
— Оттого, что я здесь слыву богоотступником. Уверяю вас! — отнесся Александр Иванович к Павлу. — Когда я с Кавказа приехал к одной моей
тетке, она вдруг мне
говорит: — «Саша, перекрестись, пожалуйста, при мне!» Я перекрестился. — «Ах,
говорит, слава богу, как я рада, а мне
говорили, что ты и перекреститься совсем не можешь, потому что продал черту душу!»
Отец несколько раз предлагал ей ехать в Петербург к
тетке, но она настаивала в своем упорстве. Теперь уж не представление о долге приковывало ее к деревне, а какая-то тупая боязнь. Она боялась встретить его, боялась за себя, за свое чувство. Наверное, ее ожидает какое-нибудь жестокое разочарование, какая-нибудь новая жестокая игра. Она еще не хотела прямо признать деревянным письмо своего минутного жениха, но внутренний голос уже
говорил ей об этом.
"Должно быть, в Тотемском уезде климат слишком суров, — писала она к
тетке, — потому что все наши девицы
говорят, что в их краях никогда не бывало такого изобилия огурцов.
«Где же бы, однако, я эту поясницу видел?» —
говорит сам себе Альфред и, начиная всматриваться в перчаточницу, узнает в ней свою
тетку.
Александр привязался к труду, как привязываются к последней надежде. «За этим, —
говорил он
тетке, — ведь уж нет ничего: там голая степь, без воды, без зелени, мрак, пустыня, — что тогда будет жизнь? хоть в гроб ложись!» И он работал неутомимо.
— Продолжительное путешествие, —
говорил Петр Иваныч, — тоже может быть для тебя утомительно; не хочешь ли ты пожить в Москве у
тетки, пока я буду за границею?